— В небо?
— Да.
— Ты прыгал с самолета?
Борн повернулся к Мари.
— Я никогда не говорил этого.
— Ты говорил об этом ночью, во сне. Ты был весь в испарине. Твое лицо горело, а я вытирала его полотенцем.
— Почему ты мне ничего не сказала?
— Я спрашивала, между прочим. Я спросила тебя, не был ли ты пилотом, и не беспокоят ли тебя полеты, особенно по ночам.
— Не понимаю, о чем ты говоришь. Почему ты не попыталась привести меня в чувство?
— Я очень боялась. Ты был близок к истерике, а я не знаю, как поступать в подобных случаях. Я могу помочь тебе вспомнить что-нибудь, но я ничего не могу поделать с твоим подсознанием, и не знаю, кто бы мог с этим справиться, кроме врача.
— Врача? Я провел с доктором почти шесть проклятых месяцев!
— Из того, что ты сообщил о нем, у меня сложилось иное мнение.
— Я не хочу этого! — воскликнул он, смущенный вспышкой своего гнева. — Почему нет? — Мари поднялась с кровати. — Тебе необходима помощь, дорогой. Психиатр мог бы...
— Нет! — неожиданно заорал он, сопротивляясь вспышке гнева. — Я не хочу этого, я не могу...
— Но, пожалуйста, скажи мне почему? — настойчиво осведомилась она, стоя перед ним.
— Я... Я не могу этого сделать.
— Просто скажи мне, в чем дело, и мы закончим этот неприятный разговор.
Борн долго смотрел на Мари, потом отвернулся и вновь уставился в окно. Руки его опирались о подоконник. — Потому что я боюсь. Кто-то солгал, и я благодарен за это больше, чем я могу выразить. Но предположим, что лжи больше не будет, предположим, что все остальное правда. Что мне тогда делать?
— А разве ты не говорил, что хочешь найти выход?
— Не таким путем, — он выпрямился, все еще глядя на огни города. — Постарайся понять меня... Я должен узнать вполне определенные вещи... Достаточные, чтобы принять решение... Но, возможно, не все вещи.
— Ты хочешь получить доказательства, это ты хотел сказать?
— Я хочу иметь четкие указания, в каком направлении мне двигаться.
— Ты хочешь “двигаться” только “один”? А что же будет с “нами”?
— Ты знаешь, что получается от движения по указателям?
— Тогда давай искать их вместе! — воскликнула Мари.
— Будь осторожна. Ты можешь не справиться с тем, что может получиться в результате этих поисков. — Но я хочу быть рядом с тобой, и я имею в виду только это, — она подошла к нему поближе. — Послушай... Сейчас в Онтарио почти пять часов, и я еще смогу застать Петера в кабинете. Он сможет начать поиски “Тредстоун”... И даст нам чье-нибудь имя, с кем мы сможем связаться в посольстве, кто сможет нам помочь, если это будет необходимо.
— Ты хочешь сказать Петеру, что ты в Париже?
— Он так или иначе узнает это от оператора, но звонок не будет прослежен до нашего отеля.
— После твоего звонка нам нужно будет поужинать, после чего мы прогуляемся на улицу Мадлен. Я хочу там на кое-что взглянуть.
— Что ты сможешь увидеть там ночью?
— Телефонную будку. Я надеюсь, что рядом с банком имеется телефонная будка.
Она действительно находилась там. На противоположной стороне улицы, наискосок от входа в банк.
Высокий блондин в очках в черепаховой оправе, проверил свои часы, щурясь в лучах полуденного солнца на улице Мадлен. Тротуары были заполнены людьми, а проезжая часть, как и на большинстве парижских улиц, была насыщена потоком автомобилей. Он вошел в телефонную будку и запутал провод, на котором болталась телефонная трубка. Это должно было показать следующему желающему, что телефон не работает, и уменьшало шанс, что будка будет занята. И это сработало... Он снова взглянул на часы: отсчет времени начался. Мари уже находилась внутри банка. Она могла позвонить в самое ближайшее время. Вынув несколько монет из кармана и положив их на полку, он стал наблюдать через стекло кабины за дверью банка. Облака на время закрыли солнце и он мог видеть в стекле свое отражение. Он остался доволен тем, что увидел, вспоминая удивленное выражение парикмахера на Монпарнасе, когда тот перекрашивал волосы. Облака уплыли вдаль, солнце вернулось и теперь он вернулся к действительности. Тут же затрезвонил телефон.
— Это ты? — спросила Мари.
— Да, я, — ответил Борн.
— Сделай вид, что ты хочешь узнать имя чиновника и место расположения банка. И немного загруби свой французский. Измени произношение ряда слов, чтобы чувствовалось, что ты американец. Скажи им, что у тебя нет телефона в Париже. Затем делай все, как договорились. Я перезвоню через пять минут. — Часы пущены.
— Что?
— Я имею в виду, что пора начинать.
— Хорошо... Часы пущены. Удачи тебе!
— Благодарю, — Джейсон нажал на рычаг, затем освободил его и набрал номер.
— Банк де Вали. Добрый вечер.
— Мне необходима консультация, — произнес Борн, продолжая дальнейший разговор с использованием слов и выражений, которые посоветовала ему Мари. — Недавно я перевел значительную сумму из Швейцарии по специальной курьерской связи. Я хочу знать, все ли уже получено.
— Этим занимается отдел заграничных связей. Я немедленно соединяю с ним.
Щелчок, и вновь женский голос:
— Заграничная служба.
Джейсон повторил свой вопрос.
— Могу ли я узнать ваше имя?
— Я предпочитаю поговорить непосредственно с ответственным лицом, прежде чем назвать его.
На линии возникла пауза.
— Хорошо, сэр. Я переключаю вас на кабинет нашего вице-президента монсеньера де Амакура.
Борн еще раз повторил свою просьбу, теперь уже секретарю вице-президента.
— Я беспокою вас по поводу перевода счета из Цюриха, Джементшафт-Банк, Банкофштрассе. Я нахожусь на площади, где полно статуй и хотел бы поговорить с монсеньором де Амакуром. У меня весьма мало времени. Дальнейшая задержка была уже не возможна. Трубку снял сбитый с толку вице-президент.